Credo.
Название: /убейте, нет этому бреду названия.../
Автор: jol_niare
Герои: Леон, Ди, как ни оригинально )
Примечание: оно писалось ещё где-то в первых томах, когда о происходящем автор знал не так уж много фактического. и откуда тогда взялось слово ками, он уже не помнит, конечно. и судя по всему, не очень-то законченное. то есть, зарисовка в чистом виде...
читать дальше*
- Ками.
Его губы шевелятся, чуть поблёскивая в полумраке. Пробует слово на вкус, катает на языке, - впрочем, кажется, ему что ни дай, на вкус проверит непременно, - языком, пальцами своими тонкими, глазами раскосыми… или вот так, почти шёпотом.
- Ками…
- Только не говори, что впервые слышишь это слово. Ни в жизнь не поверю…
- Ну нет, конечно.
Неторопливо прохаживается вокруг кресла, фарфоровое лицо и кисти рук отсвечивают бледными пятнами, такими же тусклыми, как оранжевые лампы на стенах. Только живыми.
- Откуда вы взяли это слово?
- Неважно. Я не совсем идиот, как бы тебе ни хотелось об этом поговорить... Мне не слишком-то нравятся его значения.
Расписное чудище, хозяин сумрачного лабиринта, неспешно усаживается напротив, складывает когтистые пальцы пирамидкой и замирает.
- Ками, - негромко рассуждает он, словно кроме него, в помещении давно никого нет, - мы привыкли называть духов, богов… или демонов, пришедших в человеческий мир и принимающих облик людей.
- Китайские мифы, да?
- Вообще-то японские… Но в данном случае разница невелика.
- Понимаю. Всякие тануки, кицунэ…
На точёном личике восточной куклы на секунду мелькает… не удивление, конечно, но почти доброжелательное любопытство. И тут же узкие губы изгибаются в знакомой приторной улыбке. Теперь она кажется даже почти настоящей. Впрочем, у этого явления природы и профессия, и сущность к этому и сводятся.
Казаться.
- Рад вашей осведомлённости.
- Рано радуешься. Рассказывай дальше.
- Почти всем… духам, принимающим человеческое обличье, приписывается коварство, часто красота, скрытность, умение очаровать человека и добиться от него того, что им нужно… Мне продолжать ряд или вы поняли?
Словно штрихом туши, улыбка снова трогает уголки губ. В чуть тяжелом воздухе пахнет чем-то сладковатым и похожим на опиум. Но разумеется, только похожим, - запрещённого тут нет. Вот недосягаемого – хватает с лихвой. Но это же другое.
- Некоторые сказки говорят, что такие демоны сами часто попадают под обаяние, хитрость или силу человека, и потом выполняют для него самое сокровенное. Чудеса.
- Их сокровенное, или всё-таки его? – не удержаться от ответной колкости.
Выстрел в туман, иными словами.
- Как повезёт. И ещё неизвестно, кому – на самом деле. Мы-то с вами отлично знаем, что сбывающиеся желания иногда не приносят счастья.
Улыбается теперь уже откровенно, тепло и насмешливо, как свеча в одной из его ламп. Коснись её – и будет тебе такое тепло… Тьфу.
- Знаешь что… Мне только твоих издевательств заново и не хватает! Сво…
- А у народов Вьетнама есть другая легенда о Ками.
Чудовище невозмутимо поглядывает в чашку, словно его никто и не перебивал. Смотришь так на него, вслушиваешься в тихий голос – и начинаешь верить…
Если совсем дурак, конечно.
Вот так и верят…
- Они рассказывают, что под землёй Тростниковых Долин лежала огромная рыба по имени Ками; когда он двигался, начинались землетрясения, пока Великий Бог Оленьего Острова не воткнул свой меч глубоко в землю и не проткнул им голову Ками. С тех пор, если злобный Ками шевелится, бог протягивает руку и нажимает на меч, пока Ками не угомонится…
- Хм. Эта мне нравится больше.
- Вот как. А какая, по-вашему, ближе к правде?
- Что за чушь мне снова паришь? Это же сказки. С чего какая-то должна быть правдой?
- Вы так и не сказали мне, почему вдруг заинтересовались этим словом.
…Ками….
- А что, разве не ты сам в прошлый раз мне его сказал?
- …
*
А в этой комнате ни ламп, ни фонарей нет. Она больше похожа на пещеру – скорее всего, только потому, что её углы, стены, потолок, - почти теряются в темноте. Иногда по ним скользят блики от почти неподвижной воды.
Белые, с прозрачно-зеленоватым отливом, цветы покачиваются прямо на её поверхности. Их корни – или листья, не разобрать, - пронзают прозрачную жидкость насквозь, переплетаясь в ней, словно нервы – живую плоть.
Это они слабо мерцают в темноте, создавая иллюзию поднимающегося от воды прозрачного тумана. Они – и ещё такая же белая до прозрачного кожа существа, замершего в этой воде. Чьи глаза, широко распахнутые, невидяще смотрят сквозь сумрак – словно куда-то, где нет места этому свету. Этому всему.
- …Но ты же помнишь, - шепчет тихий голос, мягким сквозняком шевеля его ресницы, - и будешь помнить всегда. Как все мы. Людям не место рядом с нами. Людям не место в нашем мире. В наших мыслях. В наших душах…
Гладкие руки с длинными, почти прозрачными пальцами и когтями скользят по бледной коже так легко, что почти неразличимы в движении воды, в ломком мерцании жемчужных лепестков водных растений.
- …В них нет чистого. Нет настоящего. Когда первые звери разучились слышать жизнь и понимать её – они стали людьми…
И почти неслышный шёлковый голос, ещё легче, чем руки, привычно ласкающий слух. Его помнят тело и душа так давно и глубоко, что кажется, он и не исчезал, не прекращался никогда. Существо, лежащее в воде, нежится в шёлке этого голоса и рук, как нежатся змеи, бабочки, цветы в лучах солнца, - на грани сна и яви.
Впрочем, иногда на этой грани живут, не покидая её.
- Мы слишком редко ценим покой себе подобных, - только в себе подобных способные найти радость, найти себя. А нас осталось так мало. Ты – знаешь это, ты помнишь. Мы – часть друг друга, не люди…
- А если, - шепчет существо, чуть изгибаясь под прохладными лёгкими прикосновениями, не отпускающими тела и души прочь, - а если я захочу взять душу человека, - мне ничто не помешает… Я могу заставить их ненавидеть меня; могу – наставить любить… Только если захочу, ммм?
- Их ненависть бесплодна, потому что хочет быть похожей на огонь. А силы огня у них не будет никогда именно потому, что огонь не ненавидит. А те из них, кто умеет любить, становятся похожи на огонь, только без пламени. Ты можешь получить их на секунду, - а потом полученное опустошит, вырвет из души огромную часть, - и сколько времени уйдёт, чтобы восстановить…
- Ты заново рассказываешь мне сказки. А я говорю о том, как могло бы произойти. Разные…
- И чтобы этого не произошло, я готов рассказывать их тебе бесконечно. Чтобы ты помнил. Кто мы – и кто они…
Прохладные лёгкие руки обняли его чуть крепче, а к шее прижались мягкие губы. Такие же, как у него самого.
- Между тобой и людьми всегда будет пропасть, сын. Кем бы ты ни пришёл к ним. И не я в этом виноват, поверь…
Существо вздохнуло и наконец закрыло глаза. Извернулось – две бледные полупрозрачные фигуры сплелись, словно мерцающие гибкие водоросли, и погрузились в почти неподвижную воду.
*
- Идиот!
Вот этого – точно не ожидал. Даже боль на секунду отступила куда-то на задний план. Правда, тут же вспыхнула снова, алым цветком возле самых рёбер. Дверь, за которую он держался, жалобно скрипнула. Почему-то рука на автомате пыталась прикрыть рану не просто чтобы остановить кровь – а чтобы та не лилась на здешний ковёр. Расстроится…
- Я… по делу, - успел ухмыльнуться он, чувствуя, как сползает на пол…
Сползти не дали – тонкие руки вцепились в плечи стальными тисками. Сквозь багровый в полумраке туман до него донёсся слабый знакомый аромат каких-то лёгких то ли цветов, то ли благовоний, - напополам с шипением, в котором угадывались яростные слова незнакомого языка. Спустя несколько секунд или часов – и он начал отдаляться…
…Что-то мягкое под головой, прохладные пальцы оттягивают веки. Почему нет изображения?..
- Леон, вернитесь!
Тычок в шею не даёт совсем исчезнуть. Хруст ножниц. Что-то отрезают?.. До его слуха донёсся треск ткани. Почему-то казалось, что сейчас станет ещё больнее, - но ощутил вдобавок только холод. Наверное, больнее просто некуда…
- Вам не следовало сюда ехать. В больницу, Леон, вы меня слышите?!
И совсем тихо, словно не голос, а мысль, вздох на границе ощущаемого:
- Столько… крови…
Нельзя этого так оставлять, нельзя просто взять и отрубиться на руках у этого… Вот у этого. Он собрал остатки сил и попытался приподняться на локтях. Сбоку у рёбер полыхнуло огнём – кажется, позорно не сдержал полузадушенного стона.
- Лежите, чтоб вас…
- Нельзя… в больницу сейчас… царапина…
- Молчите.
Снова несколько непонятных слов, рядом что-то шуршит и плещется. Гортанный, почти срывающийся голосок этой фарфоровой китайской статуэтки, от которого слышно почему-то отдаляющееся эхо. Безумный запах крови мешается с тяжёлым душным ароматом. Пытался что-то увидеть, хотя бы открыть глаза, - перед ними неистово, как в лихорадке, плясали цветные горячие пятна, принимавшие иногда форму каких-то драконов, петухов и прочей нечисти с разноцветных шёлковых росписей…
Внезапно по ране на боку резануло так, что Мир взорвался осколками где-то внутри. Он стиснул зубы изо всех сил и под чей-то истошный вопль провалился вниз, в пропасть…
*
- Как ты сказал – «идиот»?..
Это было первое, что он произнёс, едва очнувшись и сообразив, что жив - и кто щурит на него сейчас раскосые разноцветные глаза.
Больно почти не было.
Было странно.
- О своих умственных способностях вы и без меня всё прекрасно знаете.
- Кто-нибудь ещё знает?
- О ваших умственных способностях? О, я уверен…
- О том, что произошло.
- Ну, это зависит от того, сколько людей видели вас по дороге в мой магазин. Меня можете не считать.
- А ты у нас всё-таки…
- А мне нет до этого дела.
Ого. Это и называется – раздражение? Впрочем, нет, показалось. Абсолютно спокойное бледное лицо, сидит рядом, когтистые руки сложены на коленях, пёстрый орнамент одежды даже глаз не режет. Привыкли глаза…
- Вы будете чай?
Это как раз не вопрос, а утверждение. Если это расписное чудовище говорит, что будет чай – чай будет, и хорошо, если только он… От вашего состояния и способности поднять руку ничего не зависит – одуряющий аромат благовоний и тонкий звон фарфоровых чашек как неотъемлемые элементы здешнего мира.
Впрочем, аромат он как раз заметил не сразу. Настолько привык?..
- Ди, сколько времени прошло?
- А это, - снова тонкие яркие губы изгибаются в лицемерной восточной улыбке, - вы узнаете, когда вернётесь на работу.
Не улыбка – ухмылка. И явно искренняя.
- Сволочь.
- У вас удивительно красочная речь… Скажите, почему вы вместо нормальной больницы пришли за помощью ко мне?
Он сморщился. Проматерился в три загиба – шёпотом. Всё-таки раз уж помогли… Но именно это «за помощью» вызывало наибольшее желание нахамить ещё сильнее. От души.
- Вы влезли в какую-то беду без ведома начальства, не так ли? Или даже вопреки приказу…
- Да. И что?!
- И вам в очередной раз грозит увольнение, если ваш шеф об этом узнает, так что больницы и госпитали исключаются?
- Какой ты, блядь, умный…
- Иначе повода шляться ко мне чуть ли не каждый день вам точно не дадут…
- Чего?!
Пауза.
Снова показалось, что из-за ровной кукольной маски просвечивает что-то живое… Вроде нахальных искорок в глазах. В одном – точно.
Шкатулка китайская.
Нет тут дураков…
- Тааак. Какого чёрта это ты меня допрашиваешь? Кто тут вообще офицер полиции?
- Спрашивайте.
От такой неожиданной покладистости дальнейшее содержание отповеди из головы как-то испаряется. И вместо этого почему-то:
- Расскажи больше о ками.
Чувство удивления собственным поведением, достигнув апофеоза, испаряется вслед за последними вменяемыми мыслями. Нельзя тут долго оставаться, иначе и правда крышу сорвёт…
О да. Вот это всезнающее выражение лица, вздёрнутая бровь, переплетённые в пирамидку тонкие пальцы… Ну как можно смотреть на такое спокойно? Выводит из себя.
- Всё, что необходимо по этому важнейшему вопросу, вы и так знаете. Я не думаю, что подробности легенд…
- Ну-ну, - яд наконец начавшего прорываться сарказма грозит забить даже запах каких-то трав, разлитый в воздухе, - где уж простым людям, да ещё по такой сложной для них, людей, теме…
Он осёкся.
Китайской чудовище сидело, опустив голову, и тихо смеялось. Таким же лёгким, как фарфоровые колокольцы, смехом.
Смеётся и бормочет что-то вполголоса сквозь закрывшие лицо тонкие волосы.
- Чего ещё? Говори нормально, а?
Всё ещё посмеиваясь, поднимает голову и пристально смотрит в глаза.
- Леон, Леон, Леон… Ну какой же вы человек?
Автор: jol_niare
Герои: Леон, Ди, как ни оригинально )
Примечание: оно писалось ещё где-то в первых томах, когда о происходящем автор знал не так уж много фактического. и откуда тогда взялось слово ками, он уже не помнит, конечно. и судя по всему, не очень-то законченное. то есть, зарисовка в чистом виде...
читать дальше*
- Ками.
Его губы шевелятся, чуть поблёскивая в полумраке. Пробует слово на вкус, катает на языке, - впрочем, кажется, ему что ни дай, на вкус проверит непременно, - языком, пальцами своими тонкими, глазами раскосыми… или вот так, почти шёпотом.
- Ками…
- Только не говори, что впервые слышишь это слово. Ни в жизнь не поверю…
- Ну нет, конечно.
Неторопливо прохаживается вокруг кресла, фарфоровое лицо и кисти рук отсвечивают бледными пятнами, такими же тусклыми, как оранжевые лампы на стенах. Только живыми.
- Откуда вы взяли это слово?
- Неважно. Я не совсем идиот, как бы тебе ни хотелось об этом поговорить... Мне не слишком-то нравятся его значения.
Расписное чудище, хозяин сумрачного лабиринта, неспешно усаживается напротив, складывает когтистые пальцы пирамидкой и замирает.
- Ками, - негромко рассуждает он, словно кроме него, в помещении давно никого нет, - мы привыкли называть духов, богов… или демонов, пришедших в человеческий мир и принимающих облик людей.
- Китайские мифы, да?
- Вообще-то японские… Но в данном случае разница невелика.
- Понимаю. Всякие тануки, кицунэ…
На точёном личике восточной куклы на секунду мелькает… не удивление, конечно, но почти доброжелательное любопытство. И тут же узкие губы изгибаются в знакомой приторной улыбке. Теперь она кажется даже почти настоящей. Впрочем, у этого явления природы и профессия, и сущность к этому и сводятся.
Казаться.
- Рад вашей осведомлённости.
- Рано радуешься. Рассказывай дальше.
- Почти всем… духам, принимающим человеческое обличье, приписывается коварство, часто красота, скрытность, умение очаровать человека и добиться от него того, что им нужно… Мне продолжать ряд или вы поняли?
Словно штрихом туши, улыбка снова трогает уголки губ. В чуть тяжелом воздухе пахнет чем-то сладковатым и похожим на опиум. Но разумеется, только похожим, - запрещённого тут нет. Вот недосягаемого – хватает с лихвой. Но это же другое.
- Некоторые сказки говорят, что такие демоны сами часто попадают под обаяние, хитрость или силу человека, и потом выполняют для него самое сокровенное. Чудеса.
- Их сокровенное, или всё-таки его? – не удержаться от ответной колкости.
Выстрел в туман, иными словами.
- Как повезёт. И ещё неизвестно, кому – на самом деле. Мы-то с вами отлично знаем, что сбывающиеся желания иногда не приносят счастья.
Улыбается теперь уже откровенно, тепло и насмешливо, как свеча в одной из его ламп. Коснись её – и будет тебе такое тепло… Тьфу.
- Знаешь что… Мне только твоих издевательств заново и не хватает! Сво…
- А у народов Вьетнама есть другая легенда о Ками.
Чудовище невозмутимо поглядывает в чашку, словно его никто и не перебивал. Смотришь так на него, вслушиваешься в тихий голос – и начинаешь верить…
Если совсем дурак, конечно.
Вот так и верят…
- Они рассказывают, что под землёй Тростниковых Долин лежала огромная рыба по имени Ками; когда он двигался, начинались землетрясения, пока Великий Бог Оленьего Острова не воткнул свой меч глубоко в землю и не проткнул им голову Ками. С тех пор, если злобный Ками шевелится, бог протягивает руку и нажимает на меч, пока Ками не угомонится…
- Хм. Эта мне нравится больше.
- Вот как. А какая, по-вашему, ближе к правде?
- Что за чушь мне снова паришь? Это же сказки. С чего какая-то должна быть правдой?
- Вы так и не сказали мне, почему вдруг заинтересовались этим словом.
…Ками….
- А что, разве не ты сам в прошлый раз мне его сказал?
- …
*
А в этой комнате ни ламп, ни фонарей нет. Она больше похожа на пещеру – скорее всего, только потому, что её углы, стены, потолок, - почти теряются в темноте. Иногда по ним скользят блики от почти неподвижной воды.
Белые, с прозрачно-зеленоватым отливом, цветы покачиваются прямо на её поверхности. Их корни – или листья, не разобрать, - пронзают прозрачную жидкость насквозь, переплетаясь в ней, словно нервы – живую плоть.
Это они слабо мерцают в темноте, создавая иллюзию поднимающегося от воды прозрачного тумана. Они – и ещё такая же белая до прозрачного кожа существа, замершего в этой воде. Чьи глаза, широко распахнутые, невидяще смотрят сквозь сумрак – словно куда-то, где нет места этому свету. Этому всему.
- …Но ты же помнишь, - шепчет тихий голос, мягким сквозняком шевеля его ресницы, - и будешь помнить всегда. Как все мы. Людям не место рядом с нами. Людям не место в нашем мире. В наших мыслях. В наших душах…
Гладкие руки с длинными, почти прозрачными пальцами и когтями скользят по бледной коже так легко, что почти неразличимы в движении воды, в ломком мерцании жемчужных лепестков водных растений.
- …В них нет чистого. Нет настоящего. Когда первые звери разучились слышать жизнь и понимать её – они стали людьми…
И почти неслышный шёлковый голос, ещё легче, чем руки, привычно ласкающий слух. Его помнят тело и душа так давно и глубоко, что кажется, он и не исчезал, не прекращался никогда. Существо, лежащее в воде, нежится в шёлке этого голоса и рук, как нежатся змеи, бабочки, цветы в лучах солнца, - на грани сна и яви.
Впрочем, иногда на этой грани живут, не покидая её.
- Мы слишком редко ценим покой себе подобных, - только в себе подобных способные найти радость, найти себя. А нас осталось так мало. Ты – знаешь это, ты помнишь. Мы – часть друг друга, не люди…
- А если, - шепчет существо, чуть изгибаясь под прохладными лёгкими прикосновениями, не отпускающими тела и души прочь, - а если я захочу взять душу человека, - мне ничто не помешает… Я могу заставить их ненавидеть меня; могу – наставить любить… Только если захочу, ммм?
- Их ненависть бесплодна, потому что хочет быть похожей на огонь. А силы огня у них не будет никогда именно потому, что огонь не ненавидит. А те из них, кто умеет любить, становятся похожи на огонь, только без пламени. Ты можешь получить их на секунду, - а потом полученное опустошит, вырвет из души огромную часть, - и сколько времени уйдёт, чтобы восстановить…
- Ты заново рассказываешь мне сказки. А я говорю о том, как могло бы произойти. Разные…
- И чтобы этого не произошло, я готов рассказывать их тебе бесконечно. Чтобы ты помнил. Кто мы – и кто они…
Прохладные лёгкие руки обняли его чуть крепче, а к шее прижались мягкие губы. Такие же, как у него самого.
- Между тобой и людьми всегда будет пропасть, сын. Кем бы ты ни пришёл к ним. И не я в этом виноват, поверь…
Существо вздохнуло и наконец закрыло глаза. Извернулось – две бледные полупрозрачные фигуры сплелись, словно мерцающие гибкие водоросли, и погрузились в почти неподвижную воду.
*
- Идиот!
Вот этого – точно не ожидал. Даже боль на секунду отступила куда-то на задний план. Правда, тут же вспыхнула снова, алым цветком возле самых рёбер. Дверь, за которую он держался, жалобно скрипнула. Почему-то рука на автомате пыталась прикрыть рану не просто чтобы остановить кровь – а чтобы та не лилась на здешний ковёр. Расстроится…
- Я… по делу, - успел ухмыльнуться он, чувствуя, как сползает на пол…
Сползти не дали – тонкие руки вцепились в плечи стальными тисками. Сквозь багровый в полумраке туман до него донёсся слабый знакомый аромат каких-то лёгких то ли цветов, то ли благовоний, - напополам с шипением, в котором угадывались яростные слова незнакомого языка. Спустя несколько секунд или часов – и он начал отдаляться…
…Что-то мягкое под головой, прохладные пальцы оттягивают веки. Почему нет изображения?..
- Леон, вернитесь!
Тычок в шею не даёт совсем исчезнуть. Хруст ножниц. Что-то отрезают?.. До его слуха донёсся треск ткани. Почему-то казалось, что сейчас станет ещё больнее, - но ощутил вдобавок только холод. Наверное, больнее просто некуда…
- Вам не следовало сюда ехать. В больницу, Леон, вы меня слышите?!
И совсем тихо, словно не голос, а мысль, вздох на границе ощущаемого:
- Столько… крови…
Нельзя этого так оставлять, нельзя просто взять и отрубиться на руках у этого… Вот у этого. Он собрал остатки сил и попытался приподняться на локтях. Сбоку у рёбер полыхнуло огнём – кажется, позорно не сдержал полузадушенного стона.
- Лежите, чтоб вас…
- Нельзя… в больницу сейчас… царапина…
- Молчите.
Снова несколько непонятных слов, рядом что-то шуршит и плещется. Гортанный, почти срывающийся голосок этой фарфоровой китайской статуэтки, от которого слышно почему-то отдаляющееся эхо. Безумный запах крови мешается с тяжёлым душным ароматом. Пытался что-то увидеть, хотя бы открыть глаза, - перед ними неистово, как в лихорадке, плясали цветные горячие пятна, принимавшие иногда форму каких-то драконов, петухов и прочей нечисти с разноцветных шёлковых росписей…
Внезапно по ране на боку резануло так, что Мир взорвался осколками где-то внутри. Он стиснул зубы изо всех сил и под чей-то истошный вопль провалился вниз, в пропасть…
*
- Как ты сказал – «идиот»?..
Это было первое, что он произнёс, едва очнувшись и сообразив, что жив - и кто щурит на него сейчас раскосые разноцветные глаза.
Больно почти не было.
Было странно.
- О своих умственных способностях вы и без меня всё прекрасно знаете.
- Кто-нибудь ещё знает?
- О ваших умственных способностях? О, я уверен…
- О том, что произошло.
- Ну, это зависит от того, сколько людей видели вас по дороге в мой магазин. Меня можете не считать.
- А ты у нас всё-таки…
- А мне нет до этого дела.
Ого. Это и называется – раздражение? Впрочем, нет, показалось. Абсолютно спокойное бледное лицо, сидит рядом, когтистые руки сложены на коленях, пёстрый орнамент одежды даже глаз не режет. Привыкли глаза…
- Вы будете чай?
Это как раз не вопрос, а утверждение. Если это расписное чудовище говорит, что будет чай – чай будет, и хорошо, если только он… От вашего состояния и способности поднять руку ничего не зависит – одуряющий аромат благовоний и тонкий звон фарфоровых чашек как неотъемлемые элементы здешнего мира.
Впрочем, аромат он как раз заметил не сразу. Настолько привык?..
- Ди, сколько времени прошло?
- А это, - снова тонкие яркие губы изгибаются в лицемерной восточной улыбке, - вы узнаете, когда вернётесь на работу.
Не улыбка – ухмылка. И явно искренняя.
- Сволочь.
- У вас удивительно красочная речь… Скажите, почему вы вместо нормальной больницы пришли за помощью ко мне?
Он сморщился. Проматерился в три загиба – шёпотом. Всё-таки раз уж помогли… Но именно это «за помощью» вызывало наибольшее желание нахамить ещё сильнее. От души.
- Вы влезли в какую-то беду без ведома начальства, не так ли? Или даже вопреки приказу…
- Да. И что?!
- И вам в очередной раз грозит увольнение, если ваш шеф об этом узнает, так что больницы и госпитали исключаются?
- Какой ты, блядь, умный…
- Иначе повода шляться ко мне чуть ли не каждый день вам точно не дадут…
- Чего?!
Пауза.
Снова показалось, что из-за ровной кукольной маски просвечивает что-то живое… Вроде нахальных искорок в глазах. В одном – точно.
Шкатулка китайская.
Нет тут дураков…
- Тааак. Какого чёрта это ты меня допрашиваешь? Кто тут вообще офицер полиции?
- Спрашивайте.
От такой неожиданной покладистости дальнейшее содержание отповеди из головы как-то испаряется. И вместо этого почему-то:
- Расскажи больше о ками.
Чувство удивления собственным поведением, достигнув апофеоза, испаряется вслед за последними вменяемыми мыслями. Нельзя тут долго оставаться, иначе и правда крышу сорвёт…
О да. Вот это всезнающее выражение лица, вздёрнутая бровь, переплетённые в пирамидку тонкие пальцы… Ну как можно смотреть на такое спокойно? Выводит из себя.
- Всё, что необходимо по этому важнейшему вопросу, вы и так знаете. Я не думаю, что подробности легенд…
- Ну-ну, - яд наконец начавшего прорываться сарказма грозит забить даже запах каких-то трав, разлитый в воздухе, - где уж простым людям, да ещё по такой сложной для них, людей, теме…
Он осёкся.
Китайской чудовище сидело, опустив голову, и тихо смеялось. Таким же лёгким, как фарфоровые колокольцы, смехом.
Смеётся и бормочет что-то вполголоса сквозь закрывшие лицо тонкие волосы.
- Чего ещё? Говори нормально, а?
Всё ещё посмеиваясь, поднимает голову и пристально смотрит в глаза.
- Леон, Леон, Леон… Ну какой же вы человек?
Иначе повода шляться ко мне чуть ли не каждый день вам точно не дадут… Молодец, Ди. Всегда ставит перед фактом лицом.
Ну, когда-нибудь же придётся...
Терпение, конечно, добродетель, но сколько же можно )
Рад, что понравилось )