Первый - еще как-то попадает в 33 (Shin PSoH), второй уже вообще никуда
№1
Эта сигарета была последней; поблизости - ни единого табачного ларька. Когда она закончится, исчезнет последняя причина откладывать то, что он должен сделать. Последнее препятствие – которое на этот раз он создал сам.
Дерьмо.
Просто ему страшно.
Несмотря на то, что в токийском Нео-чайнатауне все было экзотично, этот магазин все равно выделялся, бросался в глаза, как драгоценная заколка в волосах скромной школьницы. Как и многие другие, что довелось увидеть Леону. Он был уверен, что это не воображение. Даже покинутые, они несли на себе след присутствия Ди.
Его свет.
Леон хмыкнул. Оставалось полсигареты.
Магазин не выглядел закрытым и заброшенным, как первые, на которые он натыкался, но, с другой стороны, несколько последних тоже такими не выглядели. Он не мог ничего сказать, просто глядя на темную витрину с другой стороны улицы. Ни движения. Ни одного покупателя. Тоже неудивительно. Там, в Лос-Анжелесе, у Ди не было покупателей иногда неделями. Никто не приходил, кроме Леона.
Сигарета кончилась.
В этот момент дверь магазинчика открылась, вышел человек, держащий в руках нечто, накрытое тяжелой тканью – то ли клетку, то ли еще что-то в этом роде. Он попрощался - с кем - мешала увидеть не до конца открытая дверь, - развернулся и пошел к машине. Дверь за ним закрылась почти сразу же, но Леон все-таки успел разглядеть блеснувшее на свету золотое шитье.
Его обдало ледяным холодом и сразу, без перехода, бросило в жар – взмокли ладони. Сердце пару раз трепыхнулось в горле. Святый Боже… Он забыл это ощущение. Он волновался.
Много еще есть вариантов, думал Леон – обрывки мысли скакали как зайцы, - может, это дед пресловутый… или черт его знает, сколько их, этих Ди… троих видел…
Он толкнул дверь – заперта; но от толчка внутри зазвенел колокольчик.
Прошло не менее минуты, прежде чем дверь открылась; но эта минута была такой длинной, словно прошло еще десять лет, плюс к тем, что он искал Ди.
На пороге стоял тотетсу.
Не баран, конечно. Тотетсу в таком виде, каким Леон его запомнил на корабле. Он ничуть не изменился… ну, почти ничуть, может, подрос на пару сантиметров, но не более того.
Мгновение спустя в глазах Леона словно что-то сдвинулось – юноша исчез, появился лохматый баран, этот ужас клыкастый, которого почему-то сейчас хотелось затискать до одури; и снова сдвинулось. Опять юноша.
- Твою ебаную мать! – громко сказал тотетсу по-английски, тараща на Леона округлившиеся глаза.
- Следи за языком, Ти-чан, - раздался суровый оклик – если только голос, звучанием напоминающий китайские колокольчики, может звучать сурово, - на японском языке. – И с чего ты перешел на английский, ты же знаешь…
Он замолк; он замолк, потому что появился в поле зрения и тоже увидел Леона. Рука поднялась ко лбу – медленно, - прикрывая глаза козырьком – гость стоял против света. И так же медленно упала. Леон был бы рад навеки запечатлеть выражение, которое наблюдал сейчас на лице графа. Глубочайший шок. И, кажется, радость. Если только это не самообман.
Ти-чан держался за ручку двери с глубоко беспомощным видом, не зная, то ли захлопнуть ее перед носом незваного гостя, то ли отойти и дать ему дорогу в магазин.
- Мой… - выдохнул Ди. – Мой дорогой… детектив, - прошелестел он, словно отрез шелка упал на пол.
- Да нет, - сказал Леон. – Я там уже давно не работаю.
И пошел вниз по ступенькам, к Ди, и тотетсу пришлось посторониться, потому что если бы он этого не сделал, Леон бы точно прошел сквозь него.
Юный баран-людоед попытался отнестись к этому как к очередному «о, пришел мой потенциальный ужин», но не вышло. «Сожру Тайзу», - мрачно думал он, запирая дверь.
№2
***Фонари. Рекламный неон. Фары проезжающих машин. В городской квартире никогда не бывает темно, если только не занавесить окна плотными шторами – но тогда очень трудно вставать по утрам, а Джил и так не была ранней пташкой.
Черт, она не могла уснуть, и свет тут был ни при чем. Работа полицейского – это одна из тех специфических профессий, наряду с врачами или пожарными, которая вырабатывает привычку спать при любом подходящем случае; лежа, сидя, стоя, на полу, на сдвинутых стульях, да на чем угодно вообще, при любом свете и при любом шуме.
Бессонница была странной штукой.
А все из-за чертова сукина сына. Чертова гада, который выписался из больницы, хотя ему еще лежать и лежать, который пытался сдать значок… у которого не было ни гроша денег и который, тем не менее, собирался объехать, видимо, весь мир. Потому что он, видите ли, по-другому не может.
Джил была уверена, что он умрет. Черт, его тело походило на пластмассовую куклу, которую переехал танк! Врачи собрали его по кусочкам; да хрена бы лысого они сделали, если бы сам Леон не рвался так к жизни. Джил была уверена – рвался. Когда он валялся в забытьи, а она сидела рядом – она видела эти мечущиеся под веками зрачки, эти сжимающиеся кулаки… словно он искал, догонял и не мог догнать; слушала бред, что он нес – про какой-то корабль… и все повторял: «Ди… Ди…»
Если я когда-нибудь увижу вновь этого кретинского графа, думала Джил, сжимая кулаки, я его порежу на ленточки.
Они сидели в парке на скамейке на следующий день после того, как Леон вышел из больницы – вырвался даже, - и он молчал, а она смотрела на него и думала, как же он изменился. И даже не потому, что сильно похудел, побледнел… подурнел – да, именно так, - а потому, что никогда раньше она не видела у него такого блеска в глазах. Еще чуть-чуть – и он сойдет с ума, думала она, с этим своим графом Ди.
Дерьмо. Она постоянно подкалывала его насчет графа, но она не хотела, чтобы это было правдой.
- Я не собираюсь бросать работу, Джил, - мрачно говорил Леон, потроша сигарету. – Я здесь работают черт знает сколько времени, а в отпуске был один раз, неделю. Они мне кое-что задолжали, а?
- Хорошо, а где ты возьмешь деньги? – спросила Джил. – Ты представляешь, сколько тебе понадобится денег?
- Займу у дяди, - он достал вторую сигарету и сунул ее в рот. – Мне пофиг, Джил. Если понадобится, я их украду.
Она дернула ртом. Нет, она бы на это посмотрела – Леон, грабящий банк.
- Ничего у тебя не выйдет, - она машинально вытащила из леоновой пачки сигарету, а он так же машинально поднес ей огня. – Ты ж из убойного отдела, а не из ограблений. Говорят, они знают, как надо… Черт, я же бросила!
Три минуты, пока оба сосредоточено курили, царило молчание. Потом Джил, скривившись, выбросила сигарету в урну – до фильтра оставалось еще порядочно – и сказала:
- Ладно, я поняла. Теперь слушай. У меня есть кое-какие денежки – мне родители счет открывали, на совершеннолетие, ну я его еще не трогала, и откладывала я кое-что, - она хмыкнула. – Типа приданое. Я тебе их отдам.
- Ты чего? – напугался Леон. – Джил, я, само собой, верну, но, может, меня зарежут где-нибудь… Дядя переживет, а у тебя…
Джил хмуро смотрела в серый асфальт.
- Как знаешь. Только помни, что если будет совсем туго – ты всегда можешь обратиться ко мне. Всегда, понимаешь?
- Даже если ты к тому времени двадцать лет будешь замужем, и твои дети будут готовиться поступать в Гарвард? – с легкой усмешкой спросил Леон.
- Даже тогда, - Джил была серьезна как на похоронах. И вдруг повернулась к Леону, глядя на него дикими глазами: - Постой, ты сколько времени собрался его искать?
- Пока не найду, - удивленно ответил Леон.